Я сидел не шевелясь, ошеломлённый и онемевший. Сосил по временам щипал меня, давясь смехом от восхищения.

Стоило трибуне очиститься от эквилибристов, как опять выскочил глашатай, переодетый в химатий и островерхую шапку наподобие тех, что носят наши жрецы. Он прямо-таки излучал порочность и развратность, фосфоресцировал ими, как фосфоресцирует разлагающийся тунец.

— Слушайте сюда, высокородные господа халявщики, — протрубил он, — достославные светила и именитости, а также достоуважаемые свиные хари! Вам ни за что не догадаться, что мы ещё приготовили для вас. Только, ради бога, сохраняйте спокойствие! Я, так и быть, признаюсь соратникам, сидящим передо мной во тьме ночной. Сейчас мы подольем масла в огонь, и из искры возгорится пламя. Языки нашего костра доберутся до каждого, в том числе до спесивого отребья, и без того снедаемого огнём тщеславия. «Зачем?» — спросите вы, сборище швали и шушеры, вы, затычки к каждой бочке и каждому баллону, вы, которые, даже стреноженные путами жизни, бежите к путанам... Слушайте же! О нашем войске распускают нехорошую молву. Будто у нас в рати никто не зарождается и не рождается, никто не выклёвывается и не выплёвывается, никто не телится, не жеребится и вообще никого не воспроизводит на свет. О нас, солдаты, распространяют наглую ложь! Мы-то с вами знаем, что нас оросил мочой главный бык — бог Апис! Так что нашей плодовитости можно только позавидовать. Цыплят у нас считают не только по осени, но и по весне. Итак, мы хотим познакомить вас с двумя экземплярами нашей ноктифлоры, двумя знаменитейшими гермафродитами. Прежде всего, позвольте представить вам нашего высокоучёного архиатра, то бишь придворного медика, господина Гиппократа. Будь любезен, взойди сюда, ты, сокращающий число теней в Аиде.

Гиппократ: А ты заткни фонтан! Потому что на врачей не учатся, ими рождаются.

Затейник: Как так?

Гиппократ: А так, что нельзя с бухты-барахты стать врачом. Одного желания тут мало. Мало и узнать кое-что про работу человеческого тела. Вся эта белиберда ведёт к знахарству. Нет, врачом нужно родиться.

Затейник: А как определить по младенцу, что в колыбели лежит врач?

Гиппократ: Очень просто: врачи рождаются только в семьях Асклепиадов [113] . Так что за помощью надо обращаться лишь к врачам с острова Кос; книдские же врачи сплошь шарлатаны, которые обирают несведущих людей и творят с ними всё, что им вздумается. Если медик утверждает, что «врачевание — одно из высоких искусств», значит, тебе попался подлинный эскулап; если же он говорит, что «врачевание — это наука», значит, перед тобой мошенник. Кстати, каждый настоящий врач похож на меня, так что смотрите и запоминайте.

Затейник: Очч-ч-арова-а-ательно!

Гиппократ: Помолчи, самец несчастный. Дай мне сосчитать, сколько человек у нас будет в хороводе. Девять — достаточно! Прежде чем мы начнём, должен предупредить вас: не говорите со мной о болезнях и гуморальных темпераментах, ни слова о поте и лихорадках, о моче и испражнениях, о кашле или икоте, о кровотечениях или геморрое, ну и, конечно, о ветрах, которые исходят либо тихо, либо с шумом. И ещё: мне не надо чужой славы. Аорту назвал аортой не я! И т. д., и т. п., и всё такое прочее... В общем, слушать не желаю ни о каких слухах, которые распускают обо мне. Уважаемая публика, перед вами не кто иной, как Гиппократ. А точнее, мы есмы Гиппократ.

— Браво, браво! — кричит затейник.

Гиппократ: По сути дела... мы два в одном, то есть с самого рождения представляем собой в едином облике непарную пару, сопоставимую с... в общем, para-pari-paritas...

у нас спаривание на паритетных началах. Вроде как между богом и богиней... во всяком случае, нечто подобное. Ой, о чём это я? Мы ведь, собственно, пришли не права качать и не апеллировать к богам, а...

Затейник: ...а принести клятву Гиппократа! Так что мы ждём, уважаемые Два в Одном. Поджигайте свою гремучую смесь!

Гиппократ: Нам не приказывают, нас молят.

Затейник: Смотрите, я уже пал на колени.

Гиппократ: Пади ниц, несчастный, и спрячь своё лицо. Вот так! И не подглядывай, закрой глаза, чёрт тебя дери!

Затейник: Я погасил свет очей моих перед вашими прелестями.

Гиппократ: Тогда я приступаю. Жизнь наша коротка, наука ещё в пелёнках, верный момент — кайрос — преходящ, опыт обманчив, судить о чём-либо сложно.

Затейник: Что ты такое несёшь, сатанинское отродье! Это словоизвержение вовсе не знаменитая клятва... Да за такое ему, по крайней мере, нужно выразить наше фэ!

Гиппократ (вздыхая): Мы, Два в Одном, клянёмся Аполлоном, и Асклепием, и Гигиеей, и Панакеей [114] , что мы как в дому, так и на высоких трибунах будем воздерживаться от интимных сношений с лицами женского и мужеского полу, к свободным ли сословиям принадлежащим либо к рабам. Совокупляться обещаем сами с собой, при содействии всевышнего Зевеса. Дай мне бог и дальше оставаться повесой!

Затейник: Какое тут может быть содействие? Чья рука способна пособить?

Гиппократ: Пособи себе сам!

Затейник: Позвольте вопрос. Как вы это совершаете?

Гиппократ: Что, проходимец?

Затейник: Ну, как вы сходитесь?

Гиппократ: Куда сходимся? Говори понятно, олух.

Затейник: Как происходит соитие? Надо ведь рожать новых врачей. Этого требует народ, да и вам самим нужны последователи.

Гиппократ: Ах, ты про соитие! Так бы сразу и сказал. Ответ проще пареной репы. Будь добр, посмотри на мой нос! Не правда ли, прекрасное воплощение Двух в Одном?

Затейник: Нос? Ну конечно! У твоего носа, как и у всех прочих, две ноздри.

Гиппократ: Тонко подмечено.

Затейник: Что же, вы ложитесь в постель с букетом цветов, свежескошенным сеном или какими-нибудь экзотическими травами?

Гиппократ: Чушь собачья! Наш фаллос — язык. Он один, а ноздрей — две. Между прочим, и у фаллоса, и у матки тоже по два канала. Здесь будет кстати рассказать о некоторых неприятностях. Отдельные Асклепиады рождаются со слишком коротким языком. Это признак деградации. Сколько они ни упражняются, сколько ни разрабатывают язык, они не могут дотянуться даже до одной ноздри. Приходится прибегать к искусственному оплодотворению. В нашем же случае язык вполне пригоден к делу.

Затейник: Это заметно. С чем вас и поздравляю. Однако у меня к вам ещё один вопрос. Что появляется на свет в результате подобного траханья?

Гиппократ: Мы порождаем мысли и идеи, коих у нас уже набралось великое множество. Мы многодетная семья.

Затейник: Сколько времени вынашивается потомство?

Гиппократ: Иногда вы не успеете даже хлопнуть в ладоши. В данную минуту Два в Одном, благодаря столь приятному обществу, отличаются высокой удойностью, плодовитостью и плодотворностью. Ovum-ova-oviovarum, ваф-ваф! Ой, какой к чёрту удойностью? Конечно же, яйценоскостью!

Затейник: Во горбушки выдаёт наш высоковыйный!

Гиппократ: А выя у нас действительно высокая, одно слово, лебединая. Так что нас видит сам Зевс, владыка небесный!

Затейник: Замечательно! Леда на лебеде, лебедь на Леде! А теперь, господа плясуны, давайте заведём хоровод, который бы оплодотворил всё и вся на этой орошённой Аписом сцене.

Гиппократ: На помощь! Подать сюда платок!

Затейник: Как, уже? Вперёд, други мои, топайте ногами и вколачивайте пятой конечностью так, чтоб пыль столбом стояла!

Гиппократ: Ты слышишь, Трепыхатель Ногами, как мы тужимся снести яйцо? Ганнибал уже снёс несколько штук — в виде одержанных побед... аминь, ибо он обскакал нас. Подобно богу и богине, мы несколько стеснительны и робки: страсть — не наша епархия. Мне нужен платок (или салфетка): сначала маленький, потом побольше и, наконец, самый большой.