— Теперь, Йадамилк, я уж тебя допрошу всласть. Раньше никак не получалось. Теперь у нас с тобой есть время друг для друга.

   — Мне особенно нечего сказать, — смиреннейше отзываюсь я.

   — Может, ты скажешь, как говорят двое моих греков, Сосил и Силен, которые перестали писать. Оба утверждают, будто писать больше нет смысла. Они не в состоянии обнаружить ничего, за что бы меня похвалить. Ни моя стратегия, ни моя тактика им не по вкусу.

   — Какое нахальство! — сердито бросаю я.

   — Значит, ты продолжаешь писать обо мне и о нашем походе?

   — Естественно. Когда выдаётся свободная минута.

   — Интересно было бы послушать какой-нибудь отрывок.

   — Мои записи делаются наспех. Они отнюдь не готовы для чтения.

   — Ты не жалеешь?

   — О чём?

   — О том, что присоединился к походу.

   — Как у тебя язык повернулся! Конечно нет. Кстати, ты же приказал мне.

   — Не пытайся снять с себя ответственность. Ты просто умолял взять тебя.

   — Ложь!

   — Решение было за тобой!

   — Признаю.

Всё это время Ганнибал смеялся.

   — Я действительно повелел тебе следовать с нами, — признает он. — Через тебя многое дойдёт до твоего отца, и я полагаю, ты захочешь...

Из-под пола донёсся душераздирающий женский крик, сразу следом за ним — мужской. Ганнибал вскочил со стула.

   — Ага, значит, тут остались жители. Мы не заметили их, потому что не осветили все закоулки у нас под ногами.

И женщина и мужчина продолжают орать.

   — Их что, приканчивают? — удивлённо спрашиваю я.

Ганнибал уже устремился вон. Я последовал за ним, только в более ленивом темпе.

   — Тут роженица с мужем, — выкрикивает кто-то.

   — Он лежит в куваде, — уточняет другой.

Не я, а Ганнибал знал, что такое «кувада».

   — А, мужские роды! Ведите обоих сюда! — приказывает он.

   — Они не могут ни ходить, ни стоять.

   — Мужчине в этих случаях приходится не легче, чем женщине, — объясняет один испанец. — Он платит за своё отцовство муками в течение пяти дней и четырёх ночей. Его страдания столь же реальны, как и страдания матери.

Ганнибал пробрался между воинами, столпившимися у двери в каменный подвал. Я не отставал от него.

Женщина лежала на полу, корчась от родовых схваток. Она и муж орали один громче другого. Теперь они были вдобавок перепуганы нами. Мужчина схватил себя под коленями и скрючился, поджав ноги к самому подбородку.

   — Мы прибьём тебя, если не унесёшь ноги подобру-поздорову! — выпалил стоящий рядом солдат.

   — Распоряжения здесь отдаю я! — рявкает Ганнибал. — А я приказываю вытащить его на улицу. Женщину отнесите в дом.

Двое солдат схватили мужчину за руки. Тот не переменил позы, так и остался скрюченным, крепко держа себя под коленками. Солдаты подняли его, как поднимают большой котёл с ручками. Ганнибал склонился к мужчине и отчётливо произнёс:

   — Не уйдёшь своей дорогой, прощайся с жизнью.

Однако мужчина не встал и не убежал прочь. Обряд кувады явно был важнее спасения своей шкуры, что, собственно, и хотел проверить Ганнибал.

   — Пускай лежит, потом посмотрим, что он тут творит, — сказал Ганнибал. И, уже обращаясь ко мне, прибавил: — Пойдём внутрь, к женщине.

Тем временем прибыл Карталон с вином и мёдом. Он вошёл следом за нами и, сделав большие глаза при виде женщины, поставил кувшин вина у огня. Женщина с разметавшейся в стороны копной рыжих волос умолкла. Она лежала, возвышаясь, на дощатом полу, руки её были стиснуты на животе.

   — Как же теперь будет с нашим разговором? — заканючил я. — У меня было к тебе много вопросов.

   — А как теперь будет с вином, которое должно вылечить нам горло?

   — Женщина тоже будет пить вино? — спрашивает от очага Карталон.

   — Разумеется, — отвечает Ганнибал, расхаживая по половицам всё той же походкой, свидетельствующей о том, как он истосковался по такому полу.

Мы большими глотками пили подогретое вино. Карталон, опустившись на колени, попытался приоткрыть роженице рот. Это удалось не сразу. Сначала Ганнибал показал женщине, что он пьёт, и мне пришлось сделать то же самое. Мы опрокинули ещё по кубку. Женщина, глядя на нас, нехотя разжала губы. Попробовав несколько капель, она с жадностью принялась пить.

   — Ты когда-нибудь помогал при родах животным? — спрашивает меня Ганнибал.

Я качаю головой. Тогда он задаёт тот же вопрос Карталону.

   — Нет, никогда, — следует ответ.

   — Ты меня удивляешь, Карталон. Даже я однажды принимал роды у оленихи, которую сам же ранил из лука. А уж при рождении слонов я присутствовал много раз.

У женщины снова начались схватки. Лицо её исказилось, она зажала рот ладонью и крепко сомкнула веки. Всё это не помогло. Она орёт в голос.

   — Как только она перестанет кричать, я дам ей ещё вина.

   — Правильно, — говорит Ганнибал. — А я осмотрю её. Во время схваток легче понять положение плода.

Ганнибал наклонился к женщине и принялся изучать её живот. Через некоторое время он призвал на помощь руки, ладонями и пальцами прощупывая, как лежит младенец.

   — Ай-ай-ай, — сказал он, вставая во весь рост. — Младенец в неудачном положении. Если я правильно понял, он лежит поперёк. Из-за этого женщину ждёт смерть.

Роженица открыла глаза и испуганно уставилась на Ганнибала, тот снова наклонился над ней.

   — Твой муж не убежал, а лежит около дома и стонет, — говорит он женщине, хотя знает, что она не поймёт ни слова. — Теперь ребятёнок снова зашевелился, — добавляет он, положив правую руку ей на живот.

Мне и Карталону он лаконично сообщает:

   — Дело ясное. Младенец не может выйти наружу. Мы должны ей помочь. У кого самая узкая рука?

   — Рука? — запинаясь, переспрашиваю я, уже практически догадавшись, что задумал Ганнибал.

   — Вероятно, у тебя, Йадамилк.

Ганнибал сравнивает наши ладони и запястья. Естественно, самая узкая рука оказывается из нас троих у меня.

   — Значит, придётся тебе, Йадамилк.

   — И что, скажи на милость, я должен сделать этой рукой? — в ужасе вопрошаю я.

   — Оказать вспоможение при родах, — крайне спокойно произносит Ганнибал. — Благодаря тебе может увидеть божий свет новый человек.

   — Это невозможно, — уверяю я.

   — Мы выпьем ещё. А ты, Карталон, продолжай давать вина женщине.

   — Всё будет замечательно, — говорит Карталон не понимающей ни слова роженице.

   — Теперь, Йадамилк, пришла твоя очередь становиться на колени. С левой стороны от женщины. И действовать тебе придётся левой рукой, которая у тебя, кстати, поуже правой.

   — Я что же, должен тянуть младенца вниз?

   — Да, сам он не опустится. Если мы не поможем матери, и она и ребёнок умрут.

Я нерешительно опускаюсь на колени с левой стороны роженицы. Конечно, мне в коленку тут же впивается сучок из половицы. Я ору от злости и боли.

   — Ты, кажется, тоже собрался «кувадить»? — спрашивает Ганнибал и отнюдь не деликатно хохочет.

Тем временем я поступаю так, как велел Ганнибал: складываю пальцы левой руки, делая её похожей на клин, и костяшками вниз веду к чреву женщины. К моему великому удивлению, рука запросто проходит в её распахнутое, как разинутый рот, лоно.

   — Теперь не торопись, — предупреждает Ганнибал. — Тебе нужно осторожно продвигаться вперёд кончиками пальцев. Возможно, наиболее чувствительный у тебя указательный. Подойдёт и средний. Всё может решить малейшее движение.

Рука моя невольно дёргается.

   — Что ты чувствуешь? — мгновенно осведомляется Ганнибал.

Я молчу, не зная, что сказать.

   — Ты нащупал гладкие плёнки?

   — Нет ещё.

   — Продвигайся дальше, но крайне осмотрительно.

   — Теперь я что-то нащупал, только это не плёнки.

   — Поводи пальцем по тому, что ты нащупал.

   — Оно упругое.

   — Прекрасно. Следовательно, плод освободился от оболочки и воды уже прошли. Это значит, что ребёнок вытянул ножки, насколько я могу судить сверху, во всю длину.